С самого детства Антон Зоркин испытывал ужас перед змеями. Идеально! Мы решили опробовать известное выражение «Чтобы преодолеть страх, нужно взглянуть ему в глаза» — и отправили Зоркина ловить гадюк на Васюганские болота.
Pixabay
Гадюка обыкновенная встречается в Европе и Азии, на равнинах и в горах до 2500 метров над уровнем моря. Максимальная длина её тела достигает 90 см, а вес — 600 г. Окрас может быть серым, желтовато-коричневым, бурым или красноватым с медным отливом. Питается мышами, кротами, лягушками, птенцами и землеройками. Зрение у гадюк слабое, они ориентируются в пространстве по вибрациям земли и запахам (нюхают раздвоенным языком).
«Словно руку три дня варили»
Александр взял в руки сразу четырех гадюк. Их поймали только что возле куста, пышного, как прическа Дона Кинга. Змеи напоминают тонкие водопроводные шланги, с которыми я обычно сражаюсь на садовом участке — извиваются в руке, вытягиваются. Одна приоткрыла пасть, видны зубы и розовая глотка.
Не советую так делать, у меня есть опыт, интуиция. Вот смотри, занервничали, могут укусить. В этот момент главное — правильно бросить. Александр Писарев, главный герпетолог Сибирского серпентария, медленно опускает руку к земле, потом, как и обещал, резко сбрасывает гадюк: те удирают, шипя, словно отходящий от перрона поезд. Никогда в жизни не видел гадюк так близко.
В светлый сосновый лес легко проникает солнце, сквозь верхушки сосен видно небо. Мы шагаем по мху и низкой траве. Земля пружинит под ногами, мы внимательно смотрим — ветки, листья, трава, опять ветки. Где-то в глубине, в темных норах, прячутся эти ползучие существа. Мы в Чулымском районе Новосибирской области. Слева, справа, со всех сторон — Васюганские болота, огромный кусок карты (53 000 кв. км — больше, чем Швейцария), населенный бесчисленным количеством растений и зверей, но практически лишенный присутствия человека. Болотный торф — лучшее место жизни для гадюк обыкновенных, даже в холода он остывает крайне медленно.
«Когда гадюка сильно кусает, это как будто три дня руку в кипятке держал. Очень больно», — рассказывает мне Александр.
«Щитомордник — очень умный!»
В детстве с сестрой играли так: кидали на пол ремень от брюк и прыгали через него с визгом: «Змея, змея!». До этого посмотрели польский фильм «Заклятие долины змей» — там на героев изо всех щелей нападали пресмыкающиеся, это было страшно. Чуть погодя прочитал рассказ Конан Дойля «Пестрая лента» и окончательно закрепил в голове страхи перед шипящими. По ночам лежал без сна, ожидая, что из густого мрака, где стоит комод, выползет «необыкновенная, желтая с коричневыми крапинками лента».
Когда уже взрослый я готовился к поездке в Новосибирск, меня от изучения вопроса передергивало по-прежнему. Похожие ощущения одолевали и моих знакомых, кому я рассказывал о поездке. «Э, ну какие змеи? Мерзкие же. Ловить гадюк, фу? Ты чего, не в себе?» Да кто вообще любит змей? А вот, знакомьтесь — Александр Писарев, идущий слева от меня с мешком добычи. «Какая у вас любимая змея?» — бормочу я, подозрительно оглядывая поросшие мхом кочки. Сам думаю: ну что за вопрос? Какая к черту любимая змея? Любимый ужас, ненаглядная медленная смерть? «Каменистый щитомордник, ох какой умный! Не то что гадюка!» — мгновенно реагирует Александр. Глаза его блестят — ну так гонщик говорит о любимом болиде, а скрипач — о скрипке.
Писарев 57 лет. 37 лет он проработал в серпентариях: сначала в Московском, а с 1989 года — в Сибирском. Серпентарий — место содержания змей для получения яда, сложной белковой смеси, применяемой при изготовлении лекарств (например, в Сибирском серпентарии выпускают гель от боли в суставах «Випразан»).
Первую змею Александр поймал еще в школьном возрасте. С тех пор пресмыкающимся по всей территории Союза не было житья — Писарев искал их в Приморье, Узбекистане, Азербайджане, Туркмении. «Нашей профессии не учат ни в одном институте. Свои знания передаем из рук в руки. В СССР было много серпентариев, на десятки тысяч змей. А сейчас наш, новосибирский, — единственный в стране, держим и доим всего полторы тысячи», — рассказывает Александр. Компанию нам в лесу составляет змеелов Василий Кокенко, следовательно, на прогулку вышли сразу 20% отрасли. «Осталось нас, наверное, не больше десятка по всей стране. В 90-е все полетело к черту, а сейчас яд гадюк уже не так востребован, необходимые ферменты добывают другими способами», — сетует Василий, пробираясь сквозь высокую траву.
Снимаем патруль, Писарев достает стеклянную банку с тушенкой: «Это барсук, сам ловлю и готовлю. В девяностые, когда были тяжелые времена, меня кормила охота, ну и огород. У нас был рекорд — в серпентарии два года и семь месяцев не получали ни копейки. При этом работали, не бросали змей. Выживали, кто как мог». Василий добавляет: «А я в зоопарке стоял целыми днями с питоном на шее, предлагал посетителям сфотографироваться». Едим мясо. Барсук нежный и мягкий, вроде кролика. Вкусно.
«Хватай поближе к голове»
Идем снова по лесу, тщательно разглядывая траву под ногами, чем не грибники? В одной руке сачок с плотным мешком (туда следует посадить улов), в другой — корнцанги, длинные щипцы, которые хирурги используют при операциях, а змееловы — чтобы схватить улов. «Гадюки обожают небольшие открытые места вроде перекрестков тропинок, там, куда падает солнце. Вот эта кочка, например, не заросла травой, отлично подходит. А! Вот же она, гляди!» — восклицает Писарев. Гадюка сантиметров шестьдесят (для серпентария ловят от 50 сантиметров) замерла на мху. «Старайся хватать поближе к голове, так ей будет удобнее!» — заботится об улове Александр.
Неуклюже щелкаю корнцангами, гадюка разевает пасть, пытается укусить щипцы. Наконец — зажимаю, разглядываю. Черная, блестящая. Кажется, даже красивая. Не так уж это и отвратительно, думаю я, и отодвигаю гадюку подальше. Она поднимает столбиком тело, покачивается в воздухе, тянется ко мне. Словно сам протягиваю себе изогнутую кочергу. Змея угрожающе открывает пасть — поспешно опускаю пленницу в мешок, она там неприятно шебуршится; идем дальше. «У вас совсем нет страха перед змеями?» — спрашиваю Александра. Тот мотает головой и видно — действительно, не боится.
— Середина сентября — это последние дни, последнее солнце, на которое вылезают погреться гадюки, перед тем как улечься в спячку, — рассказывает Василий. Гадюки — холоднокровные организмы и не могут сами регулировать температуру своего тела. Чтобы стать активной, охотиться и размножаться, гадюке нужно сначала хорошо позагорать, вот почему они выползают на пригорки.
На кочке, покрытой редкой травой, лежала еще одна гадюка. Свернувшаяся на траве, черная, как уголь. Писарев ловким движением поднял змею на палку и крутил ее так, чтобы она не добралась до руки. «Гадюка сама никогда не нападет — вот так, чтобы приползти и укусить. Укус — это только защитная реакция. Сейчас мы ей угрожаем, она вполне может ответить. А вообще, если увидел змею, не двигайся, дай ей спокойно уйти».
«Укусы получаю во время дойки»
Летом гадюки могут удаляться от болот на сотни метров, а иногда и километры, по словам Александра. Змеи спят в пустотах торфяников, вывороченных корнях, мышиных или кротовьих норах, либо прячутся под камнями.
Маленькая змея, сантиметров двадцать, попалась в руки Писарева. Он берет ее в краге — толстые кожаные перчатки и болотные сапоги выше колена — обязательная экипировка змеелова даже в июльскую жару. «Имей в виду, такие крошки ничуть не менее опасны, чем взрослые». Добычу выпускаем — слишком мала, а в мешке уже четыре взрослых особи. «Искусство не в том, чтобы поймать гадюку и посадить в мешок. Настоящее мастерство требуется, чтобы змею найти. Тут важно трудолюбие, внимательность, удача, талант и выносливость. Иногда видишь на песке тонкую полоску, понимаешь: так, где-то тут проползла. Или еле слышный шорох в кустах, почти как свист — вжых. Ага, значит, где-то здесь…»
Вечереет, и мы идем к месту ночевки. По пути Писарев рассказывает, как каждый день, вот уже много лет, в серпентарии он вместе с коллегами доит гадюк, добывает яд. «Большинство укусов, которые получил — а у меня их около тридцати — получено как раз во время дойки», — говорит он. Интересная работа, думаю. Представляю, иду на интервью с экспертом-психиатром, и тут же, прямо в приемной, она впивается мне в локоть. Дальше — отек, лихорадка, боль, словно руку держали в кипятке. Через месяц еду в Чертаново, чтобы поговорить с чемпионом мира по боксу, и он, ох черт, вгрызается мне в ногу. Да ну ее к черту, такую профессию!
Люди обыденно ходят по краю, пока кто-то печатает текст, вот что бормочу я, пока вдали птица долбит дерево. Собеседник рассказывает, как летом поймал большую беременную гадюку, та укусила его: «У нее было много яда, рука распухла в три раза, надулась. Решил уходить. Вышел на шоссе, тошнота. Машины не останавливаются, думают, что пьяный. Наконец кто-то остановился — пока доехали до больницы, тошнило меня всю машину, сознание терял. Несколько дней валялся в больнице, давление было 80 на 50».
Пора доить
В Новосибирске действует единственный в России серпентарий, открытый в 1989 году. В нём проживают полторы тысячи гадюк, отловленных в местных лесах, по тридцать особей в клетке. Пресмыкающимся возрастом не менее пяти лет извлекают яд.
Герпетолог садится за рабочий стол — раковину для стока воды. Справа — ящик с подготовленными к дойке гадюками, слева — ящик для опустошенных змей. Дояр пинцетом берет змею, хватает рукой за голову, подносит к рюмке на специальной подставке. На рюмку натянута полиэтиленовая пленка; специалист давит гадюке на голову, та разевает пасть, и специалист надевает обнажившиеся зубы на рюмку, прокалывая пленку. Капли желтой жидкости стекают на дно рюмки.
Яд получен, пасть промыта раствором перекиси водорода. Змея помещается в пустой ящик. На свет извлекают следующую особь. За раз гадюка дает 5–10 миллиграммов яда (правда, есть и крупные особи, с которых можно получить все 30). Каждую особь доят не чаще, чем раз в две недели, чтобы она успела восстановиться. Например, на 100 граммов геля от боли в суставах «Випразан», который производит Сибирский серпентарий, нужно 4 миллиграмма яда гадюки. Один грамм яда гадюки, добытый в серпентарии, стоит около 20 000 рублей.
«Сыворотка опаснее, чем сам укус»
По данным ВОЗ, ежегодно 5 миллионов человек по всему миру получают укус змеи; около 100 тысяч из них умирают. Перед полетом в Новосибирск я читал типичную историю в АиФ: в деревне Труфаново Владимирской области восьмилетняя девочка бегала по двору босиком, наступила на гадюку и умерла до приезда скорой помощи в больницу. «Детям, старикам и склонным к аллергии людям укус гадюки может быть смертельно опасен, — объясняет Писарев. — Взрослому здоровому человеку скорее всего останется жить. Хотя поболеть придется. У меня с каждым новым укусом эффект все меньше — это связано еще и с тем, как человек воспринимает укус. Если волнуется, то кровь быстрее разносит яд телу, а еще выделяется адреналин, гормоны, и отрава действует сильнее».
После укуса необходимо попытаться выжать или высосать яд. Затем нужно избавиться от физической нагрузки (лучше лечь плашмя) и пить много воды. «Противозмеиная сыворотка может дать худший эффект, чем сам укус. Ее следует употреблять только под наблюдением врачей. В нашем серпентарии ее никогда не вводили», — говорит Писарев.
В лесу нашли более сухое место и построили укрытие из палок с полиэтиленовой пленкой сверху. У костра Писарев показывает мне фотографию на телефоне. Там такой же «балаган», на концах бревен сушатся резиновые сапоги. «Это на юге Приморского края, в 1992 году. Тогда ловили щитомордника», — с ностальгией говорит Писарев. Потом показывает другое фото: на черно-белом снимке человек держит огромную змею в руках, та обвилась вокруг его голой ладони. Змея смотрит на человека, а тот похож на ковбоя, вошедшего в опасный салун, или на дрессировщика, закрывшегося в клетке с тиграми. В позе человека — азарт и максимальная собранность.
«Мой учитель Владимир Бабаш держит среднеазиатскую кобру. Ее яд вызывает паралич дыхательного центра. Это самая ядовитая змея из пойманных нами. В этот список можно добавить гюрзу. Кстати, от гюрзы брат Бабаша Виктор погиб. Пошел на отлов в горы и не вернулся, тело нашли на следующий день», — рассказывает Писарев.
«Ты, конечно, упертый»
Бабаш — один из самых известных герпетологов и змееловов СССР, глава Каракалинского серпентария в Туркмении, консультант советского кинохита «Змеелов» (1985 год). Под звуки потрескивающих палок в костре Писарев рассказывает: «В школе я начал писать ему письма, просил принять на практику. Это была моя мечта. Потом ушел в армию и строчил уже оттуда. И вот под дембель он наконец ответил. 1977 год, мне 20 лет. Несколько месяцев стажировался у Бабаша, а потом он позвал и сказал: «Ты, конечно, упертый, может, из тебя что и получится, но у меня нет времени с тобой возиться». А я продолжал ловить змей. Как-то, пару десятилетий спустя, приехал к нему в гости. Мы сидели за столом, Бабаш поднял бокал и сказал: «А ведь проглядел я тебя тогда, Саша».
Сегодня утром поймал вторую змею – она извивалась в щипцах. И думаю: ну почему же так её боялся все это время? У неё ни рук, ни ног, а своими крючковатыми зубами пусть ещё до меня дотянется. А я — человек, одетый в сапоги и приехавший на огромной железной машине. Я страшнее!
Писарев комментирует: «Когда только начинал ловить змей, нравилось это чувство, — я особенный. Все избегают змей, а я иду к ним сам. А еще это ощущение свободы, воли во время отлова. Ты уходишь на несколько дней, и все в твоих руках — жизнь и улов. И как же хорошо весной, когда природа только просыпается, разливаются ручьи и после зимы появляются первые запахи лета». Где-то под землей гадюки уже спрятались в норы и скоро заснут на зиму. Я лежу в палатке и думаю про дрессировщиков, которые заходят к тиграм в клетке, про гонщиков и их болиды, про скрипки скрипачей. А еще — боюсь ли я теперь змей? Ну, пожалуй, чуть меньше».